По дороге древней уходят вдаль караваны,

 Очень странно… Куда ж им идти в ледяных полях?

 Древний страх проклятий земли над ними не властен,

 Чёрной масти, как белой и жёлтой — равный почёт.

 И не в счёт пути меж песков и камней горячих,

 Всё иначе здесь, и вода застыла вокруг.

 Старый друг, мы на миг сошлись, и навек простились,

 Снежной пыли в пески и зной прихватив немного.

 Жизни дорога казалась до боли знакомой...

 Скомканный лист извлечён из корзины опять,

 Ждать невозможно — но тянется время годами,

 Стравлен из шара воздушного солнечный газ.

 Класс переполнен. Но всё новички прибывают.

 Тают снега. Но контрольной никто не сдаёт.

 Счёт на табло обнулился, и вновь на девятках,

 Схватка вничью, и трибуны глядят с укоризной.

 Надо б снова отказаться от надежды...

 Прежде времени рассесться на покой,

 Свой фрегат остановить на пляже речки,

 Вечным памятником штормовых морей;

 Поскорей сложить расправленные крылья —

 Пылью толстою покрыты всё равно.

 Но опять фрегат в моря вести пытаюсь,

 Маюсь с крыльями, хоть нет и с ними сладу.

 Как много котов, друг на друга похожих немного!

 Что строго в заветную миску с обедом глядят,

 И в ряд протянулись, с карниза за мной наблюдая,

 Играя лениво с протянутой веткой потом...

 С котом на карнизе эпоха любая так схожа —

 Положит мордаху на лапы, и дремлет пока.

 В руках — то впивается зверем, то дремлет спокойно;

 Нестройно запросит открыть, и стоит у порога.

 Сбегал навек. В три шага от порога,

 Я ноги сбил, и вновь пришёл домой...

 В запой уйти хотел, сбежал по новой,

 И с кровью на ногах опять я здесь.

 И лес коварный лишь во сне мне страшен,

 До башен замка больше не дойти,

 Пути на карте будут нынче стёрты.

 И контур волка не таит оскал.

 Я, пожалуй, не буду за море уплыть собираться —

 Через пальцы песок, я седой, и в морщинах давно,

 И в кино не волнует до неба лихая вершина,

 Слишком длинный на карте настольной намеченный путь...

 Не зовут никуда. И, пожалуй, что дома останусь,

 Чёрный парус — не мне, да и алый отдам молодым,

 Мерный дым из трубы, по-осеннему топится печка.

 Я замечен. И брошен судьбою сегодня на скалы.

 Золото я искал — вышла ошибка...

 И жемчугами мои набиты мешки.

 Быстро прошёл запал на болоте зыбком,

 Грязь под ногами, жилища так далеки,

 Не засверкал песок в ручейке зловонном,

 Только ракушки тверды под босой ногой.

 Сердце стучит в висок, и хрипит со стоном,

 Кваканье глушит, да скрип ремешка тугой.

 Не стоит срывать покров с неведомой тайны - 

 Ничто не узнаешь, кроме горючей беды...

 Как много правдивых слов сорвались случайно,

 И горькой испито со стоном много воды.

 Но снова встаю, рву беспощадно завесы,

 И гибнут мечты, и дымно надежды горят,

 На самом краю мне казалось, что был я весел,

 Истаяли льды, и грянул грозы раскат.

 Я когда-то мечтал, но теперь отрекаюсь с гневом,

 Я когда-то строил, но, не закончив, снесу...

 Гребень чёрных скал, что когда-то темнел мне слева,

 Ныне сзади стеной, и ловит степную грозу.

 Изменилось всё, и мечта давно изменилась —

 Как прикажете жить, если завтра всё будет не так?

 И другая горит звезда, и в пустыне сырость,

 И по новой межи пахать, новый ставить стяг.

 Много чего в этой жизни осталось за кадром...

 Публике дела до грязных гримёрок и нет.

 Куча скорлупок осклизлых, да чистые ядра,

 Мясо сгорело, да малость пошла на обед.

 Мало актёров, и много сотрудников сцены,

 Уйма прогонов, премьера же только одна.

 Зрители судят, и строго, шедевр бесценный,

 Тихо по склону уходят из пьесы года.