Как угадать — это вор на пороге, или честный?
Можно ли путника такого оставить на ночлег?..
В старом караване кому-то достанется место —
Как же разведать, какой он в пустыне человек?
Выдержит долгий переход, и заплатит ли жизнью,
Если в пути с караваном приключится беда?
Смотрит мудрец на оазис привычный с укоризной,
Лучше б не знать мне ответа на вопросы никогда.
Опять поманил маяк фальшивый...
Я развернулся и уплыл живо.
Поди, узнай — какой настоящий,
До того, как на камни затащит.
Не верю маякам, гляжу в оба,
Видно, в морях скитаться до гроба.
Много гаваней — да одни скалы,
Хоть места лодке и нужно мало.
Река обмелела, по которой мы плыть собирались...
И город заветный заброшен, и травами зарос.
Решили мы — время поможет, пусть у самого края,
И рухнет от старости к ногам самый крепкий колосс.
Он рухнул. Но вот не к ногам. И тем более — не к нашим.
Состарилась, сгорбилась, оглохла, ослепла мечта.
В руках оказалась иссохшая, расколотая чаша,
Но тысячи лет полыхает путеводная звезда.
Ну, вот, кажется и на месте...
Вроде бы это и есть наш дом.
Прошло лет двести,
А мы всего на пять минут — в киоск за углом.
Чужие дома признавали —
И никак не признаем свой.
И пять минут срывают вуали,
А что-то спрячут в дымке густой.
Постарайся забыть потускневшие от времени лица,
Не цитировать по памяти стёртые строки письма...
Старый бисер давно на расползшиеся нитки нанизан,
Превратилась в узлы много раз перетёртая тесьма.
Надо новые лица запомнить на своём телефоне,
Новых строчек набрать на экране заветные ряды.
Я читал эти строки, но толком ничего и не понял,
Не заменит фонарь облаками упрятанной звезды.
Юность прошла, и гонять голубей не солидно,
Глупость по лужам в дожди убегать босиком...
Вроде бы буквы и в сумерки поздние видно,
Можно догнать и трамвай уходящий бегом.
Только вот старость пока задержалась в дороге —
Рано ещё хлебных крошек кидать голубям.
Между эпох я гляжусь в воды зеркала строго,
Выведать что-то хочу по застывшим губам.
То же дерево рисует старый мастер,
Позабыв о мире, о других вещах...
В миг счастливый, в годы чёрного ненастья,
В ясный день, и в ночь, где теплится свеча.
Это дерево росло. Теперь стареет.
Кто-то спросит — рисовать не надоест?
Но свеча в ночи огарком тихим тлеет,
Никогда других не освещая мест.
Пора поменяться, а я не могу измениться,
В эпоху машин я коня на асфальт вывожу...
Ползут высоко в синеве серебристые птицы,
И трактор урчащий по полю проложит межу.
И может, эпоха вернётся, а может, другая
На смену сегодняшней выступит, сбросив туман.
И вслед каравану собака отчаянно лает,
И сил не жалеет на каждый такой караван.
Который раз я рву свои полотна...
Приходит счёт — и надо продавать.
Пускай мой образ был неверно соткан,
И самый верный тот, что был сперва.
Реальность сплошь мешает совершенству,
Художник недоволен — кто ж спросил?
Еда и стол — вполне простые средства
Не исправлять, не метить выше сил.
Я искал самородок побольше — но рад и песчинкам...
Просто годы летят, но пока не видать и песка.
И казалось грядущее мне бесконечным и длинным,
На года, на десятки годов, раз уж не на века.
Но века пролетят, да и тысячи лет пролетают,
Говорят — мне везло. Может быть, только золота нет.
Я иду за кочующей в небе крылатою стаей,
Чуть дождавшись над лужами нефти холодный рассвет.
