Попрощаемся до новой близкой встречи,
Будто мир несокрушим, хорош и вечен,
Хоть сказать порой хотелось: «Не судьба!..»
Не встречались параллельные прямые,
По секундам разминулись и кривые,
Не смогла помочь ни ругань, ни мольба.
Счастье — встретились. Кому такое счастье?
Над годами был никто из нас не властен,
Ну, а главное — не властен над собой.
Непохожи на себя мы нынче стали,
Только памяти беспечной зёв оскален,
Облик тихо исказился, и кривой.
На месте ином нам хотелось навечно остаться -
Песок потемневший скользит понемногу сквозь пальцы,
И место другое, и в зеркале нынче — чужак...
Отмечены вёрсты нарезкою по циферблату,
Листом календарным, оторванным ближе к закату,
А где-то на дне старой речки осядет пятак.
Стены — только две, и зажата меж ними дорога,
Ни вправо, ни влево, назад невозможно — и строго,
Ни медленней нам, ни быстрее нельзя уходить.
Гляди в небеса, изучай неприступные стены,
Пытайся купить, обменять и продать, что бесценно,
Пытайся порвать очень тонкую, крепкую нить.
Всё впереди: утихнут гром и вьюга,
Часы и дни покатятся по кругу,
Исчезнет чёрный недруг у ворот...
Наполнится казна за труд тяжёлый,
Издохнут крысы под разбитым полом,
А что не сдохнут — так изловит кот.
Всё впереди — конец беде и счастью,
Потом по новой — радости, напасти,
Всё, что и раньше — но другой виток.
Уходит солнце, и мрачнее тени,
В цепи времён почти истёрты звенья,
Но чуть светлей полуночный восток.
Невозможно о счастье писать — ну, никак не возможно:
Это что-то такое, что чуют и сердцем, и кожей,
Но теряются, вновь облекая флюиды в слова...
Да возможны трактаты зато о беде и проблемах,
О закрытых дверях, о глухих нескончаемых стенах,
И о том, что сорвалось, погибло, начавшись едва.
Вот и мы на пирах веселились и пили бездумно,
На военном совете судили и думали трудно, -
На распутье монета не может с решеньем помочь.
Побороли беду — и пришло ощущение счастья,
Как надёжная крыша на доме в сырое ненастье,
И заветный фонарь под рукой в беспросветную ночь.
Что-то — приглажено, что-то, напротив — выпячено;
Бочка вина похуже на праздник выкачена;
Спрятан подальше в чулан королевский наряд;
Старые книги всё ни о чём говорят...
Много хорошего, только оно — незамеченное;
Зеркало новое крепко покрыто трещинами;
Что же в том зеркале — правда, а может, ложь?
Думай ещё — всё равно никак не поймёшь.
И нового нет ничего — карты расчерченные;
Маршруты, между ловушек лихо заверченные;
И новый поход, на шкуре — следы новых пуль;
И клад неприметный, цена которому — нуль...
Надежда пока остаются, мороженым тающая -
Что нам попадётся мечта, в огне несгорающая,
В оплату за рваную шкуру, за каждый шрам,
За вскрытых пустых тайников испытанный срам.
И закончен том — и много же в нём недосказанного,
С основным сюжетом ничем и никак не связанного,
И ненужных деталей, лишних ремарок — тьма,
Но рвалась беспощадно порой важных действий тесьма...
Вот отдельные фразы — те оказались жемчужинами,
А соседние фразы — глупые, или натуженные.
В потемневшей книге изложена жизнь одна,
Да на задней корке обложки затёрта цена.
В старой пещере попрятались звери затравленные -
Чутко малейшие шорохи в небе улавливали;
Ищет стервятник добычу себе на обед,
Впроголодь жить приходилось в течение лет...
В старых домах, где окошки давно заколоченные,
Нынче укрылись бездомные, крепко всклокоченные,
Старую мебель в сплошной паутине нашли,
Старые фото и утварь в глубокой пыли.
Возвращаюсь к огороду развороченному,
К покосившемуся дому обесточенному -
Посижу немного, снова убегу,
Может, в осень, может ночью и в пургу...
Поищу жилище, сердцу приглянувшееся,
К пальцам стенами седыми прикоснувшееся,
И, быть может, здесь осяду, наконец.
Только съедет незадачливый жилец.
Опять вызывают. А мы — всё сидим, ожидающие;
За старым окном угасают снега исчезающие,
Весна наступает. Уже приходила не раз.
И осень бывала, и зимний завьюженный глас.
Листок пожелтелый с забытыми ныне фамилиями -
Внесённые в очередь, тихо волненье осиливали,
Но нас в кабинет вызывают зачем-то не так...
Фонарь за окном разгоняет полуночный мрак.
