Сколько раз превосходить свои удачи?
По дубраве старой путь навек назначен...
Зверь закончится — чехли своё ружьё.
На покой бы надо, только вроде рано.
Жизнь допита, но пока ещё не пьяный.
Вроде в юность было в кружке до краёв.
Но пока что попадается добыча,
Распорядок дня по-прежнему привычный,
Даже кажется, что это на века.
День прошёл. Не вопрошай, что будет завтра.
Неудачное останется за кадром.
В поворот опять пошла времён река.
Мы цену и важность порой придавали ракушкам,
И важно давали на то, что бывало нам нужным,
Но часто ракушек бывало на нужное жаль...
Отвергли. Оставили кус ноздреватого хлеба,
Кувшин для воды, что стекает с безбрежного неба,
И ткани лоскут, и на нож закалённую сталь.
И вроде бы жили. Но этого было так мало,
В печали не манит кусок розоватого сала,
Хотелось запеть, но заждался давно урожай.
И всё хорошо. Но ещё хорошее хотелось.
И кто-то вернулся в пещеру, хвалимый за смелость,
И кто-то пытался прочесть на граните скрижаль.
Тепло, конечно. Но опять с обманом...
И валенки за печку прятать рано,
И рано шубу сбрасывать с плеча.
Ещё не раз вернётся стылый холод,
По стёнкам проберётся, и по полу,
И зубы снова тихо застучат.
И будет жарко. Может, даже слишком.
От холода на лето передышка.
Опять обман — не скрыться никуда.
И валенки, и шуба — всё навечно.
Пока что жар несильный держит печка,
Не ломит зубы из ведра вода.
Древний старец идёт на рассвете по чёрным ступеням,
По стене проползают пока что нечёткие тени,
И прожито немало, но каждое утро — поход...
И свершений могучих, что хватит на несколько судеб,
На суде мудрецов беспристрастных и сам неподсуден,
И пора бы закончить. Но с этим никак не везёт.
Каждый день так знаком, и до боли похож на вчерашний,
Каждый день — это трудная, но плодородная пашня,
Сколько можно ещё? Держат ноги, есть сила в руках.
Сколько нужно ещё переделать? Но солнце молчало.
Тени чётче, ступени черней, полдень поднял забрало,
Хлеба кус, терпкой влаги глоток до сих пор на устах.
Время любое — нами навечно потерянное,
Словно бумага, в старой конторе заверенная,
Словно испитая в горькой пустыне вода —
Вроде следы, а всё же не видно следа...
В старом костре трещат дрова догорающие,
Руки подложат ещё, покоя не знающие —
Это огонь, без топлива нет тепла.
Вместо секунд и столетий — в топке зола.
Давно не прельщают в лесу тропинки протоптанные,
Давно надоели кости, до крошки обглоданные,
Что есть, не прельщает — да больше нет ничего,
Сплошная рутина, хотелось вернуть волшебство...
Но — то ли, что можно добыть, до конца испробовали,
А может, что тайные двери случайно захлопывали,
А может, что слово своё говорят года.
Хотелось вернуться, но кажется — здесь навсегда.
Летописец седой поднялся в каморку заставленную,
Распахнул страницу чистую, непереправленную,
Написал о том, что видит сейчас за окном,
И подумал, что хочет спалить каморку огнём...
За окном — всё то же, вечное, неизменяемое —
Пролетают эпохи, вроде бы неузнаваемые.
Но получше глянешь — сменился только наряд,
И одно и то же в томах на века назад.
Стали с годами ушедшими мы привередливыми,
Слишком сердитыми, слёзными и непоседливыми,
Вроде, как в юности, только не то, и не так,
Много иль мало — зажатый в ладони пятак?
Времени много, на опыт бесценный загубленного,
Склеено много, в кусочки от гнева порубленного,
Громко суставы скрипят, а хотелось в балет,
Скоро закат, но назло ожидаем рассвет.
Слишком много остаётся недосказанного,
Путеводные канаты — все развязанные,
Не добыты самородки до конца,
Видно взгляд, да вот не разобрать лица...
Дело сделано — да только незаконченное,
Словно дождь слепой грозит в погоды солнечные,
Невозможно всё исправить и понять —
По весне придётся вновь поля пахать.
Пытаюсь сегодня исправить однажды испорченное,
Пытаюсь прочесть до конца на листах неразборчивое,
Уже исправлял, постарался — испортил сильней,
Немало бензином потушено тусклых огней...
Теперь подгорело сырое и непропечённое,
Что было несмолото — ныне на пыль истолчённое,
Но я исправляю, чего не исправишь никак,
Пытаюсь построить дворец за алтын и пятак.
